Интересно
Напомню, что революция, произведенная Пушкиным, состояла, собственно, в том, что
он придал русской поэтической речи абсолютно естественное звучание, и это стало
великим эстетическим свершением. Думаю, ресурсы этого направления сегодня в
значительной мере исчерпаны, и поиск не случайно чаще идет в обратном
направлении, когда используется эстетический эффект “умышленной” речи – отличной
от обыденной. Однако для этого не обязательно выходить вовсе за рамки
регулярного стиха, и обращение к тому же акцентному или, например, опыты с
архаизированной силлабикой доказывают, что тут еще немалые ресурсы. Именно
потому верлибр не занимает и, я думаю, в обозримом будущем не займет в нашей
поэзии ведущего места. Это – крайняя поэтическая форма, сложная не только в
создании, но и в восприятии. И ей удобно существовать на фоне и в окружении
менее радикальных.
А. А.: Помнишь в “Литературных мечтаниях” молодого Белинского фразу про то, что
“поэзия на нашей почве – растение не туземное, а привозное”? Это он как раз имел
в виду силлабические и силлаботонические стихи, которые действительно были
“завезены”: первые – Симеоном Полоцким из польской традиции, вторые –
практически одновременно разработаны Тредиаковским и Ломоносовым по образцу
немецких. Но если брать “природную”, домонгольскую (и при монголах еще
длившуюся) русскую поэзию – “Слово о полку Игоревом”, “Слово о погибели русской
земли” – то это самый что ни на есть “верлибр”. Кстати, бытовали тогда и
рифмованные стихи, раешник, но это скомороший, “низкий” жанр. А “высокая” была
именно “верлибром”. Правда, современные стиховеды называют его “предверлибром” –
они рассматривают “настоящий” свободный стих только как оппозицию регулярной
поэтической речи. Возможно, для конкретных поэтов-модернистов дело обстояло
именно так: в противопоставлении традиции. Но общие законы поэзии, которые
позволяют писать свободным стихом, я думаю, те же самые, что привели к его
возникновению и в Древней Руси, и вообще на заре человечества. Так ведь писалась
ранняя поэзия многих народов, да и в Библии – в тех частях ее, которые ближе к
поэтическому тексту, как “Песнь песней”, – мы его находим.